Дело «1 марта» и реакция на обвинения Кочаряна. Литературно-исторические заметки юного техника «земля и воля». «народная воля»

Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело История Коллектив авторов --

Дело о совершенном 1 марта 1881 года злодеянии, жертвой коего пал в Бозе почивший государь император Александр Николаевич

Заседание Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях

Состав присутствия: первоприсутствующий сенатор Э.Я. Фукс; присутствовали сенаторы: Н.Н. Биппен, Н.С. Писарев, И.Н. Орлов, А. И. Синицын и А.В. Белостоцкий; сословные представители: предводители дворянства: с. – петербургский губернский – граф А.А. Бобринский и петербургский уездный – барон М.Н. Корф, московский городской голова Третьяков и волостной старшина Московской волости, С.-Петербургской губернии и уезда А. Гелькер, при обер-секретаре В.В. Попове. Обвинял исполняющий обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего сената товарищ прокурора С.-Петербургской судебной палаты Н.В. Муравьев.

Защитники подсудимых присяжные поверенные: Унковский – Рысакова, Хартулари – крестьянина Тимофея Михайлова, Герке 1-й – мещанки Геси Гельфман, Герард – сына священника Николая Кибальчича и Кедрин – дворянки Софьи Перовской.

Подсудимый крестьянин Андрей Иванов Желябов защитника иметь не пожелал.

Заседание открыто в 11 часов дня объявлением первоприсутствующего о подлежащем рассмотрению Особого присутствия дела о подсудимых Рысакове, Михайлове, Гельфман, Перовской, Кибальчиче и Желябове, обвиняемых в государственных преступлениях.

Затем были введены подсудимые, которые заняли на скамье подсудимых места в следующем порядке: 1) Рысаков, 2) Михайлов, 3) Гельфман, 4) Кибальчич, 5) Перовская и 6) Желябов.

По распоряжению первоприсутствующего, обер-секретарь прочел предложения г. министра юстиции Особому присутствию, из коих видно, что по высочайшему его императорского величества повелению, испрошенному на основании 2-го пункта 1031 ст[атьи] Уст[ава] уг[оловного] судопроизводства (по прод. 1879 года), настоящее дело отнесено к ведению Особого присутствия Правительствующего сената.

Первоприсутствующий: Во исполнение сего Высочайшего повеления Особое присутствие Правительствующего сената приступает к рассмотрению означенного дела. Подсудимый Рысаков, объявите ваше звание, имя, отечество и фамилию.

Подсудимый Рысаков: Мещанин города Тихвина, Николай Иванов Рысаков.

– Сколько вам лет?

– Какого вероисповедания?

– Православного.

– Где проживали в последнее время?

– В Петербурге, на Песках и на Петербургской стороне.

– Получил.

На те же вопросы, обращенные к остальным подсудимым, они отвечали:

Михайлов: Крестьянин Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, деревни Гаврилково, Тимофей Михайлов, 21 года; православный; занимался котельными работами; жил на Песках. Копии с обвинительного акта получил.

Гельфман: Мещанка Геся Мирова Гельфман; проживала в Тележной улице; занималась революционными делами; 26 лет. Копии с обвинительного акта получила.

Кибальчич: Сын священника Николай Кибальчич; православный; жил по Лиговке, № 83; занимался отчасти литературой; 27 лет. Копии с обвинительного акта получил.

Перовская: Дворянка Софья Перовская, 27 лет; жила по 1-й Роте Измайловского полка; занималась революционными делами.

Желябов: Я получил документ…

Первоприсутствующий: Прежде объясните суду ваше звание, имя и фамилию.

Желябов: Крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, села Николаевка, Андрей Иванов Желябов. Я получил документ, относящийся к этому делу. По некоторым признакам я сомневаюсь, чтобы он исходил от того учреждения, которое в нем значится, и прошу удостоверить подлинность этого документа. Документ за нумером неизвестным; получен мной без 20 минут в 11 часов сегодня. Он озаглавлен «Объявление от исполняющего обязанность прокурора при Особом присутствии Правительствующего сената»; подписан: «Плеве». Сравнивая его с постановлением Особого присутствия Правительствующего сената в распорядительном заседании 22 марта, я нахожу большую разницу. Не говоря о том, что первый документ не имеет нумера, в нем не сказано, из кого состояло Особое присутствие Сената, и постановление его подписано ли кем-нибудь или нет. Между тем этот документ отвечает на заявление, имеющее по делу крайне серьезное значение, по крайней мере, по моему мнению. Я 25-го числа подал в Особое присутствие из крепости заявление о неподсудности моего дела Особому присутствию Сената как суду коронному, так как признаю правительство одной из заинтересованных сторон в этом деле и полагаю, что судьею между нами, партией революционеров, и правительством может быть только один – всенародный суд, или через непосредственное голосование народа, или в лице его законных представителей, избранных правильно в Учредительное собрание. Полагая, что настоящая форма суда лично к нам неприменима, я заявлял о том, что по справедливости и по духу даже наших русских законов наше дело подлежит рассмотрению суда присяжных заседателей, как представляющих собой общественную совесть, и просил на это заявление ответа. Я получил это объявление и прошу удостоверить, действительно ли это есть постановление Особого присутствия Правительствующего сената в распорядительном его заседании.

Первоприсутствующий: Я сейчас разрешу ваше сомнение. Г-н обер-секретарь, прочтите определение Особого присутствия, состоявшееся в распорядительном заседании сегодня.

Обер-секретарь прочел следующее: 1881 года, марта 26-го дня, в распорядительном заседании Особого присутствия, по указу его императорского величества, правительствующий сенат слушали: заявление Желябова о неподсудности его дела Особому присутствию и о передаче дела на рассмотрение суда присяжных заседателей. Заявление это он основывает на том, что действия, за которые он предан суду, направлены против правительства; что правительство есть заинтересованная сторона; что Особое присутствие, состоящее из правительственных чиновников, не может рассматривать это дело и оно должно подлежать рассмотрению присяжных заседателей как представителей общественной совести. Выслушав это заявление и заключение исполняющего обязанности прокурора, Особое присутствие находит, что отвод о неподсудности дела, за силой 2 п. 1031 ст[атьи] Уст[ава] уголовного] судопроизводства], 2-й части XV т[ома] Свод[а] зак[онов] по продолжению 1879 года, и 600 ст[атьи] того же Устава, лишен всякого основания и не подлежит удовлетворению, а потому определяет: заявление Желябова оставить без последствий, о чем ему и объявить.

Желябов: Я этим объяснением удовлетворен.

Первоприсутствующий: Определение это подписано всеми членами присутствия.

Желябов: Я удовлетворен.

Первоприсутствующий: Теперь я приглашаю вас ответить на мои вопросы. Сколько вам лет?

Желябов: 30 лет.

– Веры православной?

– Крещен в православие, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю. Эта сущность учения среди моих нравственных побуждений занимает почетное место. Я верую в истину и справедливость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных и слабых и если нужно, то за них и пострадать; такова моя вера.

– Где вы проживали в последнее время и чем занимались?

– В последнее время я жил в 1-й Роте Измайловского полка, и вообще жил там, где требовало дело, указанное мне Исполнительным комитетом. Служил я делу освобождения народа. Это мое единственное занятие, которому я много лет служу всем моим существом.

– Получили копии с обвинительного акта?

– Получил копии с трех обвинительных актов, в том числе одну с дополнительного обвинительного акта.

Первоприсутствующий: Вторую копию вы получили взамен первой. Г-н судебный пристав, все ли лица вызванные явились?

Судебный пристав: Имею честь доложить, что не явилось четверо: полковник Дворжицкий, ротмистр Кулебякин, городовой Денисов и сын купца Гольденберг.

Обер-секретарь доложил Особому присутствию причины неявки означенных свидетелей, а именно: первые трое, по медицинским удостоверениям, не могли явиться вследствие болезни от ран и повреждений, а Гольденберг – за смертью.

Первоприсутствующий: Прошу заключения г-на прокурора.

Исполнитель] об[ер-] прокурора Муравьев: Принимая во внимание, что свидетели Дворжицкий, Кулебякин и Денисов не явились в суд вследствие законно удостоверенного болезненного состояния и руководствуясь 4-м пунк[том] 388-й ст[атьи] Уст[ава] уголовного] судопроизводства, я полагал бы неявку их признать законною. Затем, признавая эти показания имеющими в деле существенное значение и на основании 626-й ст[атьи] Уст[ава] уголовного] судопроизводства подлежащими прочтению по ходатайству сторон, я отсутствие их не считаю препятствием к слушанию дела. Вместе с тем я имею сделать заявление, касающееся умершего Гольденберга. Обвинительная власть указала свидетеля Гольденберга в списке, приложенном к обвинительному акту, и тем самым заявила о своем предположении воспользоваться на суде показанием этого свидетеля посредством его прочтения, на основании 626-й ст[атьи] Уст[ава] уголовного] судопроизводства, разъясненной решениями Правительствующего сената. Руководствуясь этими решениями, именно 1869 г[ода] № 137, того же года № 831, затем 1874 г[ода] № 456, я в настоящее время имею честь заявить, что показание Гольденберга, имеющее значение свидетельского показания по отношению к другим подсудимым, должно быть прочитано на судебном следствии, и под условием этого прочтения обвинительная власть считает возможным продолжать судебное следствие.

Первоприсутствующий: Что может заявить защита по вопросу о продолжении заседания?

Прис[яжный] пов[еренный] Унковский: Я со своей стороны полагаю, что неявка четырех свидетелей не может служить препятствием к продолжению дела, и также не вижу никакой причины к неудовлетворению ходатайства г-на прокурора.

Прис[яжный] пов[еренный] Хартулари: Я присоединяюсь.

Прис[яжный] пов[еренный] Герке 1-й: Я тоже.

Прис[яжный] пов[еренный] Герард: Я не вижу препятствия к слушанию дела, но что касается показания умершего Гольденберга, то в свое время, когда явится момент для прочтения его показания, я прошу предоставить мне слово о возможности или невозможности чтения этого показания.

Первоприсутствующий: Не признаете ли вы возможным сделать это заявление теперь же?

Герард: Я полагаю, что чтение показания Гольденберга с формальной стороны не может быть допущено в настоящем заседании. Я это основываю на следующем соображении. Правительствующий сенат в своих решениях многократно разъяснял, как совершенно справедливо заметил г-н прокурор, что показания умерших сообвиняемых могут читаться как показания свидетелей, но Гольд енберг никогда не был сообвиняемым с настоящими подсудимыми. Он судился по совершенно другому делу, и в преступлении 1 марта Гольденберг не обвиняется; он не был привлекаем ни в качестве свидетеля, ни в качестве обвиняемого. Поэтому чтение его показания с формальной стороны не может быть допущено и не может оправдываться ни законом, ни решениями кассационного сената.

Прис[яжный] пов[еренный] Кедрин : Я присоединяюсь к только что высказанному заявлению.

Прокурор: В объяснениях г-на защитника подсудимого Кибальчича, очевидно, есть недоразумение. Действительно, Гольденберг не был предан суду и за смертью не мог привлекаться к делу о преступлении 1 марта; но подсудимый Желябов, один из настоящих подсудимых, подлежал привлечению к суду и не был привлечен только за неразысканием по тому же делу, по которому был привлечен в качестве обвиняемого при своей жизни Гольденберг. Поэтому Гольденберг и Желябов являются обвиняемыми по одному и тому же делу. В числе обвинений, падающих на Желябова, есть обвинение в приготовлении взрыва на Лозово-Севастопольской железной дороге, под городом Александровском, падающее также и на Гольденберга. Ввиду изложенных фактов обвинение продолжает настаивать на прочтении показания Гольденберга.

Герард: В таком случае Особое присутствие может из показания Гольденберга ограничиться прочтением только тех частей, которые касаются виновности Желябова и Гольденберга относительно взрыва под Александровском.

Первоприсутствующий : Г-н прокурор, вы просите прочесть все показание Гольденберга или только выдержки, относящиеся до Желябова?

Прокурор: На основании решения Сената по делу Багрянцова, на представителя стороны, требующей прочтения показаний такого свидетеля, как Гольденберг, возложена обязанность точно указать в свое время чтения, каких именно частей он желает: эту обязанность и исполнит обвинительная власть. Она имеет в виду воспользоваться не всем показанием Гольденберга, а лишь известными частями, касающимися Желябова, Перовской и Кибальчича.

Желябов: Я имею сделать заявление. Мое заявление касается вызова или, правильнее сказать, ссылки г-на прокурора на показание Гольденберга. Я в русских законах не силен и потому становлюсь под защиту суда в отношении толкования закона. На мою просьбу вызвать свидетелями Кошурникова и Колоткевича Особое присутствие отвечало (читает): «Особое присутствие Правительствующего сената, останавливаясь на ходатайстве Желябова о вызове в качестве свидетелей Кошурникова и Колоткевича, находит, что по общему смыслу законов, относящихся до свидетелей, к числу их не могут быть отнесены такие лица, которые совместно преследуются за одно и то же деяние; что цель допроса свидетелей состоит в успешном разъяснении обстоятельств дела в интересах истины; а так как от лиц, привлекаемых к ответственности вместе с подсудимыми за одно и то же преступление, нельзя ожидать беспристрастных, согласных с истиной показаний, и закон разрешает свидетелям не отвечать» и т. д., то Кошурникова и Колоткевича не вызывать. Обвиняемый Гольденберг находится в том же положении, как Кошурников и Колоткевич, то есть состоит обвиняемым по одному со мной делу. Спрашивается: дух русского закона, распространяющийся на Кошурникова и Колоткевича, не должен ли распространяться и на Гольденберга, смерть которого, то есть причина его неявки, не удостоверена пока, и я прошу удостоверить: действительно ли Гольденберг умер и какие есть на это данные. Причины неявки Дворжицкого и других свидетелей удостоверены медицинскими свидетельствами, и я желал бы знать, какие имеются доказательства, что Гольденберг действительно умер?

Особое присутствие удалилось для совещания.

По возобновлении заседания первоприсутствующий объявил следующее: Особое присутствие, по выслушании доклада обер-секретаря, заключения прокурора и заявлений защиты и подсудимого Желябова, постановило следующее определение: признавая причину неявки свидетелей Дворжицкого, Кулебякина и Денисова законною, ответственности их не подвергать; судебное заседание, несмотря на неявку свидетелей, – продолжать, и показания их, согласно 626-й ст[атье] Уст[ава] уголовного] судопроизводства, прочесть в свое время. Что касается до заявления подсудимого Желябова и защитников других подсудимых относительно непрочтения показания Гольденберга, о смерти коего имеется удостоверение в приложенном к делу производстве о 16 лицах, осужденных за государственные преступления, то ввиду имеющихся по сему предмету кассационных решений Особое присутствие признает, что Гольденберг, один из обвиняемых по упомянутому выше преступлению, оговоривший при жизни своих соучастников и не допрашиваемый по содержанию сего оговора за смертью, находится в ином положении, нежели лица, указанные Желябовым, так как последние являются сообвиняемыми с ним по делу, еще в отношении их не оконченному, посему и постановляет показание Гольденберга в частях, относящихся до подсудимых по настоящему делу, прочесть.

Константин Маковский Александр II на смертном одре. 1881 Холст, масло. 61 х 85,5 см Государственная Третьяковская галерея, Москва

Затем по распоряжению первоприсутствующего обер-секретарь прочел обвинительный акт следующего содержания:

Обвинительный акт,

которым предаются суду Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях: тихвинский мещанин Николай Иванов Рысаков, 19 лет; крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, Петровской волости, дер[евни] Николаевки Андрей Иванов Желябов, 30 лет; дворянка София Львова Перовская, 27 лет; крестьянин Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, дер[евни] Гаврилково Тимофей Михайлов, 21 года; и мозырская, Минской губернии, мещанка Геся Мирова Гельфман, 26 лет, обвиняемые в государственных преступлениях.

1 марта 1881 года, в воскресенье, в третьем часу пополудни, в С.-Петербурге, на набережной Екатерининского канала, против сада Михайловского дворца, совершилось величайшее злодеяние, жертвой которого пал его императорское величество государь император Александр Николаевич. Неслыханное по гнусности своей и бедственным последствиям преступление это и сопровождавшее его причинение смерти и поранений многим лицам совершены были посредством двух производивших взрывы метательных снарядов.

Обстоятельства злодеяния, исследованного дознанием в порядке, установленном в I главе 2 раздала] 3 книги Уст[ава] уголовного] судопроизводства 2 ч[асть] XV т[ом] Св[ода] зак[онов], изд[ания] 1876, по продолжению] 1879 года, а в некоторых частях и предварительным следствием, были выяснены как осмотрами места и вещественных доказательств преступления, так и показаниями нижепоименованных свидетелей-очевидцев: полицеймейстера 1-го отделения полковника Дворжицкого, Отдельного корпуса жандармов капитана Коха, ротмистра Терского казачьего эскадрона Собственного Его Императорского Величества Конвоя Кулебякина, конвойных казаков: унтер-офицера Кузьмы Мачнева и рядовых Михея Луценко и Петра Козьменко, адъютанта с. – петербургской крепостной артиллерии штабс-капитана Кюстера, офицеров кадрового батальона лейб-гвардии резервного Пехотного полка штабс-капитанов: Новикова и Франка и подпоручика Рудыковского, лейб-гвардии Кавалергардского полка поручика графа Гендрикова, 139-го Моршанского пехотного полка подпоручика Митрофана Крахоткина, камер-пажа Косинского, младшего медицинского фельдшера лейб-гвардии Павловского полка Василия Горохова, рядовых лейб-гвардии Преображенского полка Ивана Евченко и Платона Макарова, городового 3-го участка Александро-Невской части Василия Несговорова, отставного рядового Петра Павлова и крестьянина Новгородской губернии, Старорусского уезда, дер[евни] Пяти-Горки Михаила Назарова.

На основании совокупности приведенных данных горестное событие преступления представляется в нижеследующем общем виде:

В третьем часу дня ныне в Бозе почивший государь император выехал в карете в сопровождении обычного конвоя из Михайловского дворца по Инженерной улице, по выезде из которой карета повернула направо, по набережной Екатерининского канала, направляясь к Театральному мосту. Позади быстро следовавшей кареты государя императора, на расстоянии не более двух сажен от нее, ехал в санях полицеймейстер полковник Дворжицкий, а за ним капитан Кох и ротмистр Кулебякин. На расстоянии сажен 50 от угла Инженерной улицы, в двух с четвертью часа пополудни, под каретой раздался страшный взрыв, распространившийся как бы веером. Выскочив из саней и в то же мгновение заметив, что на панели, со стороны канала, солдаты схватили какого-то человека, полковник Дворжицкий бросился к императорской карете, отворил дверцы и, встретив выходившего из кареты невредимым государя императора, доложил его величеству, что преступник задержан. По приказанию государя свидетель проводил его по тротуару канала к тому месту, где находился уже окруженный толпой народа задержанный человек, оказавшийся впоследствии тихвинским мещанином Николаем Ивановым Рысаковым. Стоявший на тротуаре подпоручик Рудыковский, не узнав сразу его величество, спросил: «Что с государем?» – на что государь император, оглянувшись и не доходя шагов десяти до Рысакова, изволил сказать: «Слава Богу, я уцелел, но вот…», указывая при этом на лежавшего около кареты раненого казака и тут же кричавшего от боли раненого мальчика.

Злодейское покушение на жизнь Его Императорского Величества государя императора Александра Николаевича Литография по рисунку Перфирьева

Услышав слова государя, Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?» Между тем, опередив на несколько шагов государя, полковник Дворжицкий принял от лиц, задержавших Рысакова, вынутые из платья его револьвер и небольшой кинжал. Приблизившись к задержанному и спросив, он ли стрелял, его императорское величество, после утвердительного ответа присутствующих, спросил Рысакова, кто он такой, на что тот назвал себя мещанином Глазовым. Затем, как только государь, желая посмотреть место взрыва, сделал несколько шагов по панели канала по направлению к экипажу, сзади, у самых ног его, раздался новый оглушительный взрыв, причем поднятая им масса дыма, снега и клочьев платья закрыла на несколько мгновений все пространство. Когда же она рассеялась, пораженным взорам присутствующих, как пострадавших, так и уцелевших, представилось ужасающее зрелище: в числе лиц, поверженных и раненных взрывом, находился и государь император. Прислонившись спиной к решетке канала, упершись руками в панель, без шинели и без фуражки, полусидел на ней возлюбленный монарх, окровавленный и трудно дышавший. Обнажившиеся ноги венценосного страдальца были раздроблены, кровь сильно струилась с них, тело висело кусками, лицо было в крови.

Покушение на Александра II 1 марта 1881 года На гравюре изображен момент броска Гриневицким второй бомбы

Тут же лежала шинель государя, от которой остались лишь окровавленные и обожженные клочья. Раненный рядом с государем императором полковник Дворжицкий, приподнявшись с земли, услышал едва внятно произнесенные слова государя «Помоги» и, вскочив, подбежал к нему вместе со многими другими лицами. Кто-то подал платок. Государь, приложив его к лицу, очень слабым голосом произнес: «Холодно, холодно». Тогда, приподняв государя, уже начавшего терять сознание, окружавшие его лица, в числе которых были юнкера Павловского военного училища и чины проходившего мимо караула от 8-го флотского экипажа, при подоспевшем великом князе Михаиле Николаевиче, понесли его к саням полковника Дворжицкого, причем поручик граф Гендриков покрыл своею фуражкой обнаженную голову страдальца. Наклонившись к своему августейшему брату, великий князь спросил, слышит ли его величество, на что государь император тихо отвечал: «Слышу»; на дальнейший вопрос его высочества о том, как государь себя чувствует, государь император изволил сказать: «Скорее… во дворец», а затем, как бы в ответ на услышанное им предложение штабс-капитана Франка внести его в ближайший дом для подания первоначальной помощи, его императорское величество произнес: «Несите меня во дворец… там… умереть…» То были последние слышанные свидетелями слова умирающего монарха. Императорская карета оказалась сильно поврежденной взрывом, почему его величество поместили в сани полковника Дворжицкого, куда сел ротмистр Кулебякин и с помощью конвойных казаков Коземенко и Луценко повез государя императора в Зимний дворец.

Помощь раненым на месте покушения Ксилография по рисунку А. Бальдингера

Неисповедимые веления Промысла совершились. Объявлениями от министра внутренних дел, опубликованными того же 1 марта, возвещено, что при вышеописанном втором взрыве его императорское величество государь император был тяжело ранен, с раздроблением обеих ног ниже колен, и в тот же день, в 3 часа 35 минут пополудни, в Бозе почил.

По сведениям, собранным при дознании, оказывается, что из свиты государя императора при взрывах было более или менее опасно ранено девять человек, из которых один уже скончался, а из числа чинов полиции и посторонних лиц, находившихся на месте преступления, ранено 11, из которых двое (в том числе 14-летний крестьянский мальчик Николай Максимов) умерли через несколько часов.

По соображении данных, обнаруженных осмотром местности преступления и оказавшихся на ней предметов, спрошенные в качестве экспертов: командир гальванической учебной роты полковник Лисовский, командир 1-го военно-телеграфного парка подполковник Шах-Назаров и капитан 4-го саперного батальона Родивановский пришли к заключению, что по внешнему виду и свойствам вышеозначенных предметов, взрывы были произведены двумя брошенными снарядами, заключенными в жестяные оболочки, причем заряд каждого состоял приблизительно из пяти фунтов ударного состава и взрывчатого вещества, по-видимому нитроглицерина.

Метательный снаряд, причинивший первый взрыв, как установлено единогласными свидетельскими показаниями, был брошен под карету государя императора именно Николаем Ивановым Рысаковым.

Игнатий Гриневицкий фотография

Свидетели Назаров и Горохов видели Рысакова перед самым проездом государя тихо шедшим по панели канала навстречу императорской карете, причем Горохов заметил у него в руках что-то круглое, вроде тарелки, завернутой в белый платок, а Назаров удостоверил, что, поравнявшись с каретой государя, Рысаков бросил под лошадей что-то белое, похожее на ком снега, и побежал, но был задержан бросившимися на него свидетелями. По словам Назарова, Рысаков по задержании его казался спокойным и даже смеялся, а по объяснении свидетелей Горохова, Несговорова и Макарова, доставивших Рысакова в управление градоначальника, он просил их оградить его от разъяренного народа, за исполнение чего благодарил их.

Что же касается до виновника второго взрыва, то крестьянин Петр Павлов показал, что когда государь, отойдя от задержанного Рысакова, направился по панели канала, то неизвестный человек, стоявший боком и прислонившись к решетке, выждал приближение государя императора на расстояние не более двух аршин и, приподняв руки вверх, бросил что-то на панель, отчего и последовал второй взрыв.

Несмотря на отсутствие прямых указаний на личность упомянутого виновника второго взрыва, при производстве дознания были собраны данные, приводящие с полной вероятностью к заключению о том, что означенный взрыв был произведен одним из пострадавших от него же неизвестным человеком, который был поднят на месте преступления и доставлен в бессознательном состоянии в Придворный госпиталь Конюшенного ведомства, где и умер спустя 8 часов, придя несколько в себя и ответив перед смертью на вопрос о своем имени и звании: «Не знаю».

По судебно-медицинскому осмотру и вскрытию трупа этого неизвестного человека, на теле его и преимущественно на передней части тела, в том числе в особенности на правой руке, оказалось множество поранений, причиненных, по мнению врачей-экспертов, при взрыве, который по характеру повреждений, в связи с свойствами взрывчатого вещества, должен был произойти в весьма близком расстоянии от умершего, не далее как на три шага.

При производстве совокупного расследования по делам о предшествовавших покушениях на жизнь священной особы ныне в Бозе почившего государя императора: 2 апреля, 18-го и 19 ноября 1879-го и 5 февраля 1880 года, были обнаружены данные, последовательный ряд которых приводил к предположению о задуманном и уже готовящемся в среде известных по прежним делам преступных деятелей новом таковом же посягательстве, а при возникновении настоящего дела выяснились указания на принадлежавших к этой среде истинных зачинщиков и руководителей злодеяния 1 марта 1881 года. Из имеющихся в настоящем деле сведений об означенных данных, составляющих предмет еще производящегося, но уже близкого к окончанию особого дознания, видно, что в ноябре 1880 года был арестован дворянин Александр Михайлов, проживавший под фамилией Поливанова, при обыске у которого найден динамит и другие предметы, свидетельствующие о его преступной деятельности. Вслед за тем, при дальнейших розысках, были обнаружены две занимаемые членами партии квартиры, из которых в первой, по Большой Подьяческой улице, д[ом] № 37, производилось заготовление значительного количества динамита, а в другой, по Подольской улице, д[ом] № 11, помещалась тайная типография. Посетители этих квартир, проживавшие под чужими именами и по подложным видам на жительство, были задержаны один за другим, причем в числе их оказались известные по прежним розыскам и процессам агитаторы: Фриденсон (Агаческулов), Баранников (он же Кошурников и Алафузов) и Колоткевич (Петров). Затем результаты исследования привели к заключению, что в кружке означенных лиц играли видную и влиятельную роль: проживавший под своим собственным именем действительный студент Михаил Тригони и крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, деревни Николаевки Андрей Иванов Желябов, разыскиваемый по обвинению в покушении на жизнь его императорского величества, совершенном 18 ноября 1879 года близ города Александровска Екатеринославской губернии. Желябов был арестован 27 февраля сего года одновременно с Тригони в квартире последнего, на углу Невского проспекта и Караванной улицы, в доме Лихачева.

По обнаружении местожительства Желябова, проживавшего вместе с женщиною, именовавшей себя Лидией Антоновой Войновой, по 1-й Роте Измайловского полка, в доме № 37–18, кв. № 23, под именем Николая Иванова Слатвинского, в квартире его утром 1 марта, всего лишь за несколько часов до совершения злодеяния, жертвой которого пал ныне в Бозе почивший государь император, был произведен обыск, при котором, кроме разных принадлежностей химических опытов, могущих служить и для приготовления взрывчатых веществ, были найдены между прочим четыре жестянки из-под конфет и одна из-под сахару, с остатками в четырех жестянках (трех из-под конфет и одной из-под сахару) черного вещества, а также две каучуковые красивые трубки.

По заключению эксперта, заведующего химической лабораторией Михайловской артиллерийской академии и училища генерал-майора Федорова, означенное вещество есть черный динамит, а каучуковые трубки подобны тем, которые были употреблены при устройстве нижеупомянутых метательных взрывчатых снарядов. В названных жестянках, по мнению генерала Федорова, могло помещаться около двух пудов динамита.

Женщина, проживавшая вместе с Желябовым под именем Лидии Войновой, скрылась из вышеуказанной квартиры Желябова на другой день его ареста, 28 февраля вечером, и была задержана лишь 10 марта на Невском проспекте околоточным надзирателем Широковым.

Задержанная оказалась дворянкой Софией Львовой Перовской, обвиняемой и разыскиваемой по делу о покушении на жизнь священной особы государя императора, совершенном 19 ноября 1879 года близ города Москвы, на линии Московско-Курской железной дороги.

По обыску при Перовской были между прочим найдены печатные прокламации: от 2 марта 1881 года по поводу события 1 марта, 18 экземпляров от «Исполнительного комитета» и 14 экземпляров от рабочих членов партии «Народная воля».

Дознанием выяснено, что в июне 1880 года Перовская под именем Войновой вместе с женщиной, называвшейся дочерью священника Ольгой Сипович и еще не разысканной, выбыла из д[ома] № 32-4 Петербургской части, 1-го участка, на углу Большой и Малой Белозерской улиц и переехала на жительство в кв[артиру] № 23, д[ом] № 17–18 по 1-й Роте Измайловского полка. В октябре Сипович уехала, по заявлению ее – в Ораниенбаум, а вскоре после ее отъезда у Перовской под видом ее брата поселился Желябов, проживавший под именем Николая Ивановича Слатвинского.

Из показаний свидетелей: старшего дворника д[ома] № 17–18, крестьянина Харитона Петушкова, его подручного дворника, запасного рядового Григория Афанасьева, и содержательницы мелочной лавочки в доме, крестьянки Ирины Афанасьевой – называвшиеся Слатвинским (Желябов) и Войновой (Перовская) жили весьма уединенно, гостей не принимали, писем не получали, прислуги не имели, так что Войнова (Перовская) сама покупала провизию и готовила кушанье. 27 февраля она вышла из квартиры вместе с Слатвинским (Желябовым), который уже более не возвращался; Войнова же (Перовская) вернулась вечером и провела ночь дома. 28 февраля она два раза через задний ход приходила в лавочку Афанасьевой, причем в первый раз купила коленкору, а во второй тесьмы, говоря, что покупает это для платья. В оба свои прихода в лавочку она выходила из нее чистым входом прямо на улицу, причем после вторичного ее появления у Афанасьевой около 9 часов вечера Войнову (Перовскую) уже в доме не видели, и 1 марта, по приезде должностных лиц для производства обыска в квартире Желябова, квартира эта оказалась пустой.

Вследствие сведений, полученных властями при производстве расследования по настоящему делу о том, что по Тележной улице, в доме № 5, находится так называемая «конспиративная» квартира, то есть такое помещение, в котором собирались злоумышленники и производились приготовления к преступлению 1 марта, в означенном доме, в квартире № 5, сделан был в ночь на 3 марта внезапный обыск. При объявлении должностными лицами, явившимися на обыск, о цели их прибытия лицу, спросившему их о том через запертую наружную дверь квартиры, в этой последней послышалось несколько выстрелов, и затем какая-то женщина отперла дверь, через которую должностные лица и проникли в квартиру. В первой комнате, направо, они нашли лежащим на полу окровавленным только что, по-видимому, застрелившегося человека. По заключению приглашенного для подачи ему медицинской помощи врача Павлова, человек этот нанес себе выстрелами из револьвера несколько ран, в том числе одну безусловно смертельную в висок. Не выходя из бессознательного состояния, неизвестный тут же вскоре умер. По осмотру домовой книги и по показаниям свидетелей оказалось, что он проживал в квартире № 5 вместе с упомянутой задержанной в ней женщиной под именем супругов Фесенко-Навроцких, по подложному паспорту на имя коллежского регистратора Ивана Петрова Фесенко-Навроцкого.

При расследовании, произведенном с целью обнаружить личность застрелившегося человека, проживавшего под именем коллежского регистратора Ивана Фесенко-Навроцкого, подполковник 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского полка Иван Алексеев Саблин признал в предъявленном ему фотографическом снимке застрелившегося родного брата своего, дворянина Николая Алексеева Саблина, который в 1878 году выехал из города Москвы неизвестно куда, причем с тех пор родные его никаких известий о нем не имели.

Женщина, задержанная в «конспиративной» квартире, оказалась мозырской мещанкой Гесей Мировой Гельфман. По ее объяснениям, проживавший вместе с ней в этой квартире неизвестный, называвшийся Фесенко-Навроцким, застрелившийся пред обыском, был действительно Николай Алексеев Саблин.

Из имеющихся в деле сведений видно, что означенный Саблин в 1873 и 1874 годах, принадлежа к революционному кружку, образовавшемуся в Москве, и действуя как здесь, так и в Ярославской губернии, занимался преступной пропагандой в народе совместно со скрывающимися ныне революционными деятелями Николаем Морозовым и Иванчиным-Писаревым. Затем, уехав в 1874 году за границу, Саблин в марте 1875 года вместе с Морозовым возвратился в Россию, причем был задержан в пограничном селении Кибарты с прусской легитимационной картой на имя Фридриха Вейсмана. Привлеченный к делу о революционной пропаганде в империи и преданный суду Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях, Саблин был признан виновным во вступлении в преступное тайное сообщество, предусмотренное 2 отд. ст. 250 Уложения о наказаниях, с знанием о целях его, за что, как изложено в приговоре Особого присутствия, состоявшемся 18 октября (23 января) 1877–1878 годов, он подлежал наказанию, указанному в 3 степ. 31-й ст. Уложения о наказаниях, причем Особое присутствие, приняв во внимание обстоятельства, смягчающие в числе других и его, Саблина, вину в размерах, выходящих из пределов власти суда, и между прочим долговременное содержание его под стражей и молодость, определило: ходатайствовать перед монаршим милосердием о вменении ему в наказание предварительного ареста, на каковое ходатайство и последовало высочайшее его императорского величества ныне в Бозе почившего государя императора соизволение.

По обыску в «конспиративной» квартире был найден ряд вещественных доказательств, имеющих непосредственную связь со злодейским деянием 1 марта. Из числа означенных вещественных доказательств особое значение, по заключению экспертов, представляют нижеследующие предметы: 1) две метательные мины, взрывающиеся при бросании от удара, в жестянках, заключающих в себе, как подробно объяснено в заключении и чертежах генерал-майора Федорова, взрывчатый аппарат, который представляет систему сообщающихся друг с другом снарядов: а) с серной кислотой, б) с смесью бертолетовой соли, сахара и сернистой сурьмы, в) с гремучей ртутью и г) из пироксилина, пропитанного нитроглицерином. Передавая друг другу посредством стопина воспламенение, вследствие удара или сотрясения, снаряды эти доводят его наконец до смеси гремучего студня с камфарой, действующей при взрыве в шесть раз сильнее пороха; часть означенного аппарата устроена вдвойне таким образом, чтобы взрыв последовал при падении метательной мины в каком бы то ни было направлении; 2) колба и реторта, служащие для химических опытов; 3) стеклянные шарики с серной кислотой; 4) небольшая деревянная призма, представляющая, по предположению эксперта, часть модели метательного снаряда; 5) фарфоровая ступка, в которой перетиралась бертолетовая соль; 6) записка на клочке бумаги о вышеупомянутой смеси бертолетовой соли с сахаром и сурьмой; 7) рисунок карандашом, на обороте транспаранта, какого-то аппарата для производства гальванического тока, не имеющий, впрочем, отношения к метательным снарядам; 8) план города С.-Петербурга с карандашными отметками в виде неправильных кругов на здании Зимнего дворца и с слабыми карандашными же линиями, проведенными от здания Михайловского манежа по Инженерной улице, по зданиям Михайловского дворца и по Екатерининскому каналу, и 9) сделанные карандашом на обороте конверта план, без соблюдения масштаба, представляющий, по сличении его с планом города С.-Петербурга, сходство с местностью между Екатерининским каналом, Невским проспектом, Михайловским дворцом и Караванной улицей с обозначением Михайловского манежа, Инженерной улицы и Малой Садовой. На плане этом между прочим имеются знаки на Екатерининском канале, Манежной площади и круг посредине Малой Садовой.

По указаниям, сделанным обвиняемым Рысаковым, была обнаружена квартира, в которой обвиняемая Гельфман проживала до переезда своего в дом № 5 по Тележной улице. Квартира эта помещалась под № 25, в д[оме] № 27-1 по Троицкому переулку, причем Гельфман жила в нем под именем Елизаветы Андреевой Николаевой, вместе с неизвестным человеком, проживавшим под именем московского мещанина Андрея Иванова Николаева, которого она выдавала за своего мужа.

Осмотром домовой книги означенного дома № 27-1, а также показанием дворника его, отставного рядового Усмана Булатова, удостоверено, что Николаевы записаны переехавшими в этот дом 15 сентября 1880 года из Петергофа, а выбывшими 17 февраля 1881 года в Москву. По словам Булатова, Николаева (Гельфман), жившая с мужем очень скромно и уединенно, носила куда-то из своей квартиры картонные листы. Человек, называвшийся Николаевым, выбыл из квартиры на несколько дней раньше Гельфман, причем отметился выбывшим в Москву. Вскоре и Гельфман, заявив, что муж ее умирает в Москве и что она едет к нему, продала свою мебель и с одним чемоданом выехала из квартиры.

3 марта, утром, вскоре после вышеупомянутого обыска в доме № 5 по Тележной улице, где были оставлены чины полиции с приказанием задерживать каждого, кто придет в обысканную квартиру, явился молодой человек и, поднимаясь по лестнице во второй этаж, где находилась означенная квартира, был встречен дворником Мироном Сергеевым. На вопрос последнего, куда он идет, неизвестный, спросив кучера, указал на квартиру № 12, каковой вовсе в доме не имеется, вследствие чего был приглашен в кв. № 5, где и задержан. Когда же было приступлено к производству у него обыска, то он, выхватив из кармана револьвер, сделал шесть выстрелов в задержавших его полицейских чинов, из которых нанес схватившему дуло револьвера городовому Ефиму Денисову опасную для его жизни рану в правый пах и помощнику пристава 1-го участка Александро-Невской части Слуцкому контузию груди, с ушибом правого легкого. Обезоруженный и вследствие описанного сопротивления связанный, неизвестный человек был доставлен в управление с. – петербургского градоначальника, где и оказался крестьянином Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, дер[евни] Гаврилково Тимофеем Михайловым.

Изложенное удостоверяется показаниями прикомандированного в 1-му участку Александро-Невской части коллежского асессора Рейнгольдта, помощника пристава Слуцкого, околоточного надзирателя Зезюкина, городовых Ивана Шлыкова, Ефима Денисова и дворника Мирона Сергеева, а также протоколами обыска у Тимофея Михайлова и судебно-медицинского освидетельствования Слуцкого.

При обыске у Тимофея Михайлова был найден печатный экземпляр высочайшего Манифеста от 1 марта 1881 года о восшествии на всероссийский престол его императорского величества императора Александра III; на обороте этой бумаги оказались написанные карандашом адреса трех пунктов в городе С.-Петербурге с означением при каждом известных часов и между прочим с указанием кондитерской Исакова, на углу Невского проспекта и Малой Садовой, и с отметкой против этой записи о четырех часах.

Вследствие такого указания, в означенной кондитерской, в четвертом часу пополудни 3 марта, были приведены в известность все лица, оказавшиеся в ней в этот час, причем был задержан сын священника Иван Григорьев Орлов, назвавшийся мещанином Козыревым, имевший при себе чужой вид на жительство на это последнее имя, а также небольшой кинжал. У него же, по обыску, кроме противоправительственных изданий и рукописей, указывающих на его преступную агитационную деятельность в народе, оказалось два исписанных листа бумаги, в которых говорится о бедственном положении крестьян и рабочих.

Листы эти, по собственному признанию Тимофея Михайлова, оказались писанными его рукою.

О задержанном при вышеприведенных обстоятельствах сыне священника Орлове, заявившем при допросе о принадлежности своей к «социально-революционной партии», возбуждено и производится особое от настоящего дела дознание.

4 марта 1881 года, вследствие заявления дворников дома № 56-8 (графа Менгдена), находящегося на углу Малой Садовой и Невского проспекта, того самого, в котором помещается и вышеупомянутая кондитерская Исакова, о том, что содержатель сырной лавки в подвальном этаже того же дома крестьянин Евдоким Ермолаев Кобозев скрылся вместе с женой своею Еленой Федоровой, а в самой лавке найдена земля и разные орудия землекопания, местная полиция произвела осмотр означенной лавки, оставленной хозяевами, причем, по приглашению на место судебного следователя, из жилья, смежного с лавкой, под ближайшим к ней окном, был обнаружен подкоп под улицу Малую Садовую.

По осмотру судебным следователем при участии экспертов: генерал-майора Федорова, военного инженера штабс-капитана Родивановского, командира гальванической роты полковника Лисовского и офицеров той же роты штабс-капитана Линденера и поручика Тишкова – как внутренности лавки и смежных к ней помещений, так и самого подкопа, исследованного с помощью поименованных экспертов и нижних чинов гальванической роты, оказалось в общих и наиболее существенных чертах нижеследующее: в самой лавке, на прилавке, разложены сыры и оставлены разные записки, не имеющие значения по своему содержанию; в стоящих здесь же бочке и кадке, под соломой и за деревянной обшивкой нижней части задней и боковых стен, сложена земля. В смежном жилье такая же земля найдена под сиденьем дивана и рядом, в подвальных помещениях, девять деревянных ящиков, наполненных землей, и шесть мокрых мешков, в которых, по-видимому, носили землю. В разных местах разбросаны землекопные и минные инструменты, как то: бурав с его принадлежностями, ручной фонарик с лампочкой и проч. В жилье стена; под первым от входа окном пробита, и в ней открывается отверстие, ведущее в подземную галерею, обложенную внутри досками и простирающуюся на две с лишком сажени до средины улицы. В отверстии оказалась склянка с жидкостью (двухромокислым кали) для заряжения гальванической батареи системы Грене, четыре элемента которой найдены тут же в корзине. От батареи шли по мине провода, оканчивавшиеся зарядом. По заключении генерал-майора Федорова, заряд этот состоял из системы черного динамита, количеством около двух пудов, капсюли с гремучей ртутью и шашки пироксилина, пропитанного нитроглицерином. Такая система вполне обеспечивала взрыв, от которого должна была образоваться среди улицы воронка до двух с половиной сажен в диаметре, а в соседних домах были бы вышиблены оконные рамы и могли бы обвалиться печи и потолки. Что же касается до земли, найденной в лавке Кобозева, то, по заключению полковника Лисовского, количество ее соответствует объему земли, вынутой из галереи.